Павел, как известно, не был непосредственным учеником Христа. В молодости он звался Савлом и славился гонениями на христиан — а в конце жизни и сам едва не был брошен на съедение львам в римском Колизее за проповедь христианства, в которое он обратил даже любимую наложницу Нерона. В отличие от Петра, проповедовавшего иудеям, Павлу была доверена Благая весть для необрезанных, то есть для прочих народов.
На сцене путешествующий по Македонии Павел оказывается на морском берегу, где собрались в ожидании пиратского корабля «народы»: крестьянин Дак, торгующий хлебом, Женщина, торгующая собой, Скиф — оружием, Варвар — вином, Эллин, промышляющий лечением пиратов, раб Финикиец, побирающийся игрой на кифаре. Все ненавидят и презирают друг друга — Павлу удается усадить их за один стол. Но едва на горизонте показывается пиратское судно — именно его обещающее наживу появление люди принимают за истинную Благую весть. Павел заклинает их одуматься, а они наклоняются за камнями.
Спектакль по этой пьесе Иона Друцэ в прошлом мае играли в храме Христа Спасителя, режиссером значился Аркадий Левин. Но что-то тогда не заладилось, и теперь Музыкальный центр Людмилы Гурченко выпускает новую версию. Она принадлежит Андрею Житинкину, который по такому случаю отказался от любимых им броских эффектов и обрамил главную тут фигуру Виктора Гвоздицкого вполне аскетичным действием.
Гвоздицкий, выдающийся актер-фантасмагория, умеющий как никто показать человека в плену наваждений, на этот раз играет беспримесную добродетель. И еще — величие. Величие — Павла и попутно собственное — он играет декоративными позами, воздетыми к небесам руками, медлительными, скорбными поворотами головы. Органичный увалень Дмитрий Супонин (Дак) или румяный Павел Любимцев (Эллин) рядом с ним выглядят уличными прохожими на фоне барельефа. Больше того, Гвоздицкий в противоположность остальным снабжен микрофоном, усиливающим мельчайшие оттенки его богатого голоса — может, поэтому он плохо слышит партнеров и временами его ответы опережают вопрос. В экспозиции публика видит Гвоздицкого возвышающимся над прочими — на верхней площадке сценической конструкции, где он сидит в складчатом платье, с пунцовым платком, красиво спадающим с плеч (остальные — в черных концертных костюмах, с единственной характеризующей персонажа деталью в гардеробе). Туда же — на постамент — Гвоздицкий удаляется и в финале, преданный теми, кого он назвал братьями.
И все же был момент, когда Гвоздицкий вернулся на землю: когда он кричал оставившим его «народам» — кричал отчаянным, срывающимся голосом, — что когда-нибудь потом они будут вспоминать как самые счастливые те времена, когда они сидели за одним столом. И если в этом миротворческом призыве видеть смысл спектакля Людмилы Гурченко и ее Центра, то можно сказать и так: он удался.
. . . . . . . 
